Земля, поскольку она связана с полевыми работами – имущество особое: его можно передавать из рук в руки только раз в год. Кто распахал пашню по весне, тот и снимет с неё урожай. Весной 1912 г. сартаковские переселенцы, подавшие жалобу в Переселенческое управление, не стали ждать ответа из столицы и распахали часть угодий деревни Сартаково. Вот как об этом говорилось в приговоре сартаковского общества от 11 мая 1915 г. (документ №28): переселенцы "со второй половины апреля месяца сего года начали проявлять свои скандальные дела, как это они делали года три назад, т.е. самовольно начали пахать и засевать земли" (л. 18). Судя по этому выражению, в 1911 г. переселенцы своей запашки ещё не имели и были заняты постройкой подворья. В 1912 г. экспансия переселенцев вышла на новый уровень – они захватили землю, на тот момент, вероятно, никем не паханную. Требовать от переселенцев покинуть уже засеянный участок, оставив будущий урожай, общество не стало, вероятно, полагая такое требование несправедливым. Но и совсем сдаваться сартаковцы не хотели. Переселенцев было решено выдавить более мягко: общество потребовало с них "полетки". Сумма, которую общество требовало в качестве полетков с Фрола Васильева, составляла 55 руб. – цифра, заведомо превосходящая налоговый платеж каждого из членов общества (не говоря уже о налоговой льготе, которую имели бы переселенцы, заселившись на переселенческом участке). Таким образом, "полетки", которых требовало общество, были не просто платой, но запретительной платой. Это была уступка со стороны общества – признание права переселенцев временно пользоваться захваченной землёй. Но уступка временная, подразумевающая скорейший уход переселенцев.

Однако переселенцы не собирались уходить. Они просто-напросто отказались выполнять требование о полетках. Подати, "которые причтутся на нашу долю как крестьян причисленных, мы платить согласны, а полетки, хотя бы и [по] принужденью судом, добровольно платить не будем" (л. 60 об.) – так будет передавать их слова пристав в сентябре 1915 г. Переселенцы решили "додавливать" общество до полной победы.

Они хотели не только получить пашню, но стать полноправными членами общества. Обиды сартаковских общественников, накопившиеся с 1912 г., излагает протокол дознания от 14 сентября 1915 г., составленный приставом 9 стана Барнаульского уезда (документ №38). Терентий Павлов привёл случай 1913 года: по приказанию сельского старосты он отделил скот непричисленных от мирского стада, но Ф. Васильев пригрозил ему убийством, если это ещё раз будет сделано. Василий Королев сообщил, что в 1911 году Бакулин и Васильев не давали ему строиться на участке, отведённом рядом с тем местом, на которое претендовали они. В итоге он принуждён был бросить уже поставленный сруб и убежать; брошенное было переселенцами разрушено (л. 53-59 об.). Переселенцы, таким образом, не пытались оторвать от общества кусок земли; они пытались стать частью общества вопреки его воле. Это был, используя понятие XXI века, не столько грабёж, сколько рейдерский захват.

Н. П. Богданов-Бельский. Крестьянские дети.

Для разрешения споров между крестьянами существовало волостное и сельское управление, обеспеченное судебными и полицейскими полномочиями. Действие этой системы в сартаковском случае описывает целый ворох отношений, протоколов и актов, пересылавшихся между сельским старостой, волостным старшиной, полицейским урядником и уездным съездом крестьянских начальников (документы №10-16, 18-26). Кратко перечислим шаги, пройденные сартаковскими общественниками в борьбе за свою правду.

26 мая 1912 г. Федосовский волостной суд по иску Сартаковского сельского общества к Фролу Васильеву принял решение о взыскании 55 руб. с Ф. Васильева за полетки. Васильев принёс апелляционную жалобу на это решение.

19 декабря 1912 г. уездный съезд крестьянских начальников отклонил жалобу Васильева. 6 февраля 1913 г. сообщение об этом было послано в Федосовское волостное правление.

27 февраля 1913 г. волостное правление предписало Сартаковскому старосте воплотить вступившее в силу решение от 26 мая. Для этого требовалось произвести опись имущества и назначить торги. Но когда староста 1 марта пришёл производить опись, Ф. Васильев и его сыновья угрозой оружия заставили старосту, десятского и понятых отступить. Сообщая об этом в волость, староста просил помощи в описи имущества Васильева.

5 марта 1913 г. волостное правление препроводило отношение старосты полицейскому уряднику Федосовской волости с просьбой помочь при описи имущества Васильева. На документе есть надпись урядника от 12 апреля 1913 г. о том, что он возвращает эту переписку в волостное правление "по исполнении" (л. 32 об.). И действительно, в деле сохранилась опись имущества Ф. Васильева, предназначенного к продаже за неплатеж полеточного сбора за 1911 г. В перечне этом, как требовал закон, волостной старшина особо отметил имущество, которое можно продать "без разорения хозяйства" (л. 27). Сюда не вошли ни дом, ни три лошади, ни корова. Продать предполагалось жеребёнка, шесть овец, кур, самовар, кошёвку, дровни и кадушки – общим счётом на 16 руб. (при долге в 55 руб.). 18 апреля волостной старшина отправил старосте предписание немедленно произвести продажу имущества.

Следующий ход в этой борьбе был сделан уже после сбора урожая. 3 ноября 1913 г. Федосовский старшина вместе с полицейским урядником и понятыми явился для продажи имущества Ф. Васильева. Но Васильев "вооружился литовками" (надо полагать, вместе с сыновьями) и не допустил продажи. Круг замкнулся. Все возможные в рамках волости средства были использованы, результат получен не был. Документы о безуспешных взысканиях по решению волостного суда сохранились не только для Ф. Васильева, но и для Ф. Ченского, У. Кутенкова, Г. Бакулина. Переселенцы не позволили продать своё имущество.

В 1914 г. попытки воплотить прежние и новые судебные решения продолжались, но качественных перемен не происходило. Использование карательного аппарата сельского и волостного уровня зашло в тупик. Сартаковское общество собрало целую коллекцию судебных решений в свою пользу. Но воплотить их не удавалось: не хватало грубой физической силы.

Л. В. Попов. Переселенцы зимой.

Нельзя сказать, что переселенцы в своей борьбе игнорировали юридическую сторону дела. Они бережно хранили несколько документов, позволявших им претендовать на юридическую обоснованность своих притязаний. Самые весомые из них – это два отношения самарских губернских органов власти по поводу Михаила Мосолова. Отношение Самарской казённой палаты Баклановскому волостному правлению Бузулукского уезда Самарской губ. сообщало о том, что М. Мосолов с 1-й половины 1911 г. перечислен к д. Сартаковой (документ №7). Документ датирован 19 марта 1912 г., причём содержит отсылку на то самое (быстро отменённое) постановление Томской казённой палаты от 7 января 1911 г.

Его дополняет отношение Самарского губернского присутствия от 3 сентября 1913 г. самому Михаилу Мосолову, живущему в Томске (по Кондратьевской улице, дом Степанова, № 17, кв. 3). В ответ на поданное губернатору прошение о выдаче паспорта ему сообщали, что он предписанием Самарской казённой палаты от 19 марта 1912 г. причислен к деревне Сартаковой Екатерин[ин]ской  волости Барнаульского уезда Томской губ., куда ему и надо обратиться с ходатайством на получением вида на жительство (документ №17).

Оба этих документа особенно важны потому, что составлены уже после того, как Томская казённая палата 15 марта 1911 г. отменила январское решение о причислении сартаковских самовольцев. И в марте 1912, и в сентябре 1913 г. авторитетные губернские власти сообщали живущему в Томске крестьянину, что он причислен к деревне Сартаковой. Была ли то ошибка Томской казённой палаты, забывшей переслать в Самару сообщение об отмене своего январского (1911 г.) решения, или ошибка самарских чиновников, подшивших важную бумагу не к тому делу – но только у Михаила Мосолова появился важный козырь. Неясно, знали ли о нём Гавриил Бакулин с товарищами в 1912–1913 гг., но точно, что по возвращении Михаила Мосолова в Сартаково эти документы поступили в "общий котёл" переселенцев.

При этом они игнорировали документы, противоречащие их интересам. Сохранилось датированное 11 июля 1913 г. "объяснение" Тульского губернского присутствия крестьянину Фёдору Ченскому (в ответ на его прошение тульскому губернатору) о том, что он причислен к Тульской губернии (документ №9). Тульские чиновники уточнили, что Ченский был сначала исключён из крестьян Тульской губ. "вследствие отношения Томской казённой палаты от 7 января 1911 г.", но "согласно отношению той же палаты от 15 марта 1912 г." причислен обратно [13].

Следовательно, нельзя считать, что переселенцы искренне заблуждались насчёт своего статуса. Дело обстояло иначе: для них существовало только одно решение проблемы, и они использовали всякое лыко в свою строку. Но независимо от степени своей юридической правоты они готовы были стоять насмерть.

Со своей стороны, общество д. Сартаковой не проявляло равной решительности. Для общественников необходимость поделиться жизненным пространством с самовольцами выступала досадным обстоятельством, но не вопросом жизни и смерти. Судя по тому, что в 1912–1914 гг. не упоминаются фамилии пострадавших от самовольной запашки, самовольцам удалось распахать земли, не входящие ни в один из крестьянских наделов. Недееспособность в данном случае волостных механизмов власти была очевидна уже в ноябре 1913 г., но полтора года после этого ни общество, ни волостные власти не пытались добиться защиты ни у крестьянского начальника, ни у губернатора.

На протяжении 1912–1914 гг. сложилось хрупкое равновесие: "промежуточной точки", которую готовы были бы признать обе стороны, не существовало, но фактически сосуществование имело место. Если бы такое положение продлилось ещё несколько лет, то оно имело бы шансы так или иначе закрепиться. Однако в дело вмешались внешние обстоятельства. Военный призыв физически ослабил сартаковское общество и подтолкнул переселенцев к тому, чтобы перейти в наступление.

Примечания.

[13] ГАТО. Ф. Ф-3. Оп. 12. Д. 1382. Л. 24а – 24а об. Совпадение даты упоминаемого здесь отношения Томской казённой палаты с её же отношением с датой её же отношения в Федосовское волостное правление – 15 марта – наводит на мысль, что это документы одного ряда, одновременно изготовленные, и лишь год (1911 или 1912) в одном из случаев указан неверно. Это предположение логично подкрепляется номерами отношений, упоминаемых для январского ошибочного постановления о причислении: в Самаре получили документ за № 5320, в Туле – 5323, в Федосово – № 5330. Ясно, что Томская казённая палата в январе 1911 г. изготовила пачку отношений в разные места по одному делу; они получили соседние номера. Однако номера двух отношений от 15 марта далеки: Тульская палата ссылается на документ № 69992 (от 15 марта 1912 г.), Федосовское же правление получало документ № 29749 от 15 марта 1911 г. Таким образом, нет оснований отвергать разницу в годах; однако причина того, что в марте 1912 г. Томская палата вновь обратилась к этому делу, остаётся за кадром.

Земля, поскольку она связана с полевыми работами – имущество особое: его можно передавать из рук в руки только раз в год. Кто распахал пашню по весне, тот и снимет с неё урожай. Весной 1912 г. сартаковские переселенцы, подавшие жалобу в Переселенческое управление, не стали ждать ответа из столицы и распахали часть угодий деревни Сартаково. Вот как об этом говорилось в приговоре сартаковского общества от 11 мая 1915 г. (документ №28): переселенцы "со второй половины апреля месяца сего года начали проявлять свои скандальные дела, как это они делали года три назад, т.е. самовольно начали пахать и засевать земли" (л. 18). Судя по этому выражению, в 1911 г. переселенцы своей запашки ещё не имели и были заняты постройкой подворья. В 1912 г. экспансия переселенцев вышла на новый уровень – они захватили землю, на тот момент, вероятно, никем не паханную. Требовать от переселенцев покинуть уже засеянный участок, оставив будущий урожай, общество не стало, вероятно, полагая такое требование несправедливым. Но и совсем сдаваться сартаковцы не хотели. Переселенцев было решено выдавить более мягко: общество потребовало с них "полетки". Сумма, которую общество требовало в качестве полетков с Фрола Васильева, составляла 55 руб. – цифра, заведомо превосходящая налоговый платеж каждого из членов общества (не говоря уже о налоговой льготе, которую имели бы переселенцы, заселившись на переселенческом участке). Таким образом, "полетки", которых требовало общество, были не просто платой, но запретительной платой. Это была уступка со стороны общества – признание права переселенцев временно пользоваться захваченной землёй. Но уступка временная, подразумевающая скорейший уход переселенцев.

Однако переселенцы не собирались уходить. Они просто-напросто отказались выполнять требование о полетках. Подати, "которые причтутся на нашу долю как крестьян причисленных, мы платить согласны, а полетки, хотя бы и [по] принужденью судом, добровольно платить не будем" (л. 60 об.) – так будет передавать их слова пристав в сентябре 1915 г. Переселенцы решили "додавливать" общество до полной победы.

Они хотели не только получить пашню, но стать полноправными членами общества. Обиды сартаковских общественников, накопившиеся с 1912 г., излагает протокол дознания от 14 сентября 1915 г., составленный приставом 9 стана Барнаульского уезда (документ №38). Терентий Павлов привёл случай 1913 года: по приказанию сельского старосты он отделил скот непричисленных от мирского стада, но Ф. Васильев пригрозил ему убийством, если это ещё раз будет сделано. Василий Королев сообщил, что в 1911 году Бакулин и Васильев не давали ему строиться на участке, отведённом рядом с тем местом, на которое претендовали они. В итоге он принуждён был бросить уже поставленный сруб и убежать; брошенное было переселенцами разрушено (л. 53-59 об.). Переселенцы, таким образом, не пытались оторвать от общества кусок земли; они пытались стать частью общества вопреки его воле. Это был, используя понятие XXI века, не столько грабёж, сколько рейдерский захват.

Н. П. Богданов-Бельский. Крестьянские дети.

Для разрешения споров между крестьянами существовало волостное и сельское управление, обеспеченное судебными и полицейскими полномочиями. Действие этой системы в сартаковском случае описывает целый ворох отношений, протоколов и актов, пересылавшихся между сельским старостой, волостным старшиной, полицейским урядником и уездным съездом крестьянских начальников (документы №10-16, 18-26). Кратко перечислим шаги, пройденные сартаковскими общественниками в борьбе за свою правду.

26 мая 1912 г. Федосовский волостной суд по иску Сартаковского сельского общества к Фролу Васильеву принял решение о взыскании 55 руб. с Ф. Васильева за полетки. Васильев принёс апелляционную жалобу на это решение.

19 декабря 1912 г. уездный съезд крестьянских начальников отклонил жалобу Васильева. 6 февраля 1913 г. сообщение об этом было послано в Федосовское волостное правление.

27 февраля 1913 г. волостное правление предписало Сартаковскому старосте воплотить вступившее в силу решение от 26 мая. Для этого требовалось произвести опись имущества и назначить торги. Но когда староста 1 марта пришёл производить опись, Ф. Васильев и его сыновья угрозой оружия заставили старосту, десятского и понятых отступить. Сообщая об этом в волость, староста просил помощи в описи имущества Васильева.

5 марта 1913 г. волостное правление препроводило отношение старосты полицейскому уряднику Федосовской волости с просьбой помочь при описи имущества Васильева. На документе есть надпись урядника от 12 апреля 1913 г. о том, что он возвращает эту переписку в волостное правление "по исполнении" (л. 32 об.). И действительно, в деле сохранилась опись имущества Ф. Васильева, предназначенного к продаже за неплатеж полеточного сбора за 1911 г. В перечне этом, как требовал закон, волостной старшина особо отметил имущество, которое можно продать "без разорения хозяйства" (л. 27). Сюда не вошли ни дом, ни три лошади, ни корова. Продать предполагалось жеребёнка, шесть овец, кур, самовар, кошёвку, дровни и кадушки – общим счётом на 16 руб. (при долге в 55 руб.). 18 апреля волостной старшина отправил старосте предписание немедленно произвести продажу имущества.

Следующий ход в этой борьбе был сделан уже после сбора урожая. 3 ноября 1913 г. Федосовский старшина вместе с полицейским урядником и понятыми явился для продажи имущества Ф. Васильева. Но Васильев "вооружился литовками" (надо полагать, вместе с сыновьями) и не допустил продажи. Круг замкнулся. Все возможные в рамках волости средства были использованы, результат получен не был. Документы о безуспешных взысканиях по решению волостного суда сохранились не только для Ф. Васильева, но и для Ф. Ченского, У. Кутенкова, Г. Бакулина. Переселенцы не позволили продать своё имущество.

В 1914 г. попытки воплотить прежние и новые судебные решения продолжались, но качественных перемен не происходило. Использование карательного аппарата сельского и волостного уровня зашло в тупик. Сартаковское общество собрало целую коллекцию судебных решений в свою пользу. Но воплотить их не удавалось: не хватало грубой физической силы.

Л. В. Попов. Переселенцы зимой.

Нельзя сказать, что переселенцы в своей борьбе игнорировали юридическую сторону дела. Они бережно хранили несколько документов, позволявших им претендовать на юридическую обоснованность своих притязаний. Самые весомые из них – это два отношения самарских губернских органов власти по поводу Михаила Мосолова. Отношение Самарской казённой палаты Баклановскому волостному правлению Бузулукского уезда Самарской губ. сообщало о том, что М. Мосолов с 1-й половины 1911 г. перечислен к д. Сартаковой (документ №7). Документ датирован 19 марта 1912 г., причём содержит отсылку на то самое (быстро отменённое) постановление Томской казённой палаты от 7 января 1911 г.

Его дополняет отношение Самарского губернского присутствия от 3 сентября 1913 г. самому Михаилу Мосолову, живущему в Томске (по Кондратьевской улице, дом Степанова, № 17, кв. 3). В ответ на поданное губернатору прошение о выдаче паспорта ему сообщали, что он предписанием Самарской казённой палаты от 19 марта 1912 г. причислен к деревне Сартаковой Екатерин[ин]ской  волости Барнаульского уезда Томской губ., куда ему и надо обратиться с ходатайством на получением вида на жительство (документ №17).

Оба этих документа особенно важны потому, что составлены уже после того, как Томская казённая палата 15 марта 1911 г. отменила январское решение о причислении сартаковских самовольцев. И в марте 1912, и в сентябре 1913 г. авторитетные губернские власти сообщали живущему в Томске крестьянину, что он причислен к деревне Сартаковой. Была ли то ошибка Томской казённой палаты, забывшей переслать в Самару сообщение об отмене своего январского (1911 г.) решения, или ошибка самарских чиновников, подшивших важную бумагу не к тому делу – но только у Михаила Мосолова появился важный козырь. Неясно, знали ли о нём Гавриил Бакулин с товарищами в 1912–1913 гг., но точно, что по возвращении Михаила Мосолова в Сартаково эти документы поступили в "общий котёл" переселенцев.

При этом они игнорировали документы, противоречащие их интересам. Сохранилось датированное 11 июля 1913 г. "объяснение" Тульского губернского присутствия крестьянину Фёдору Ченскому (в ответ на его прошение тульскому губернатору) о том, что он причислен к Тульской губернии (документ №9). Тульские чиновники уточнили, что Ченский был сначала исключён из крестьян Тульской губ. "вследствие отношения Томской казённой палаты от 7 января 1911 г.", но "согласно отношению той же палаты от 15 марта 1912 г." причислен обратно [13].

Следовательно, нельзя считать, что переселенцы искренне заблуждались насчёт своего статуса. Дело обстояло иначе: для них существовало только одно решение проблемы, и они использовали всякое лыко в свою строку. Но независимо от степени своей юридической правоты они готовы были стоять насмерть.

Со своей стороны, общество д. Сартаковой не проявляло равной решительности. Для общественников необходимость поделиться жизненным пространством с самовольцами выступала досадным обстоятельством, но не вопросом жизни и смерти. Судя по тому, что в 1912–1914 гг. не упоминаются фамилии пострадавших от самовольной запашки, самовольцам удалось распахать земли, не входящие ни в один из крестьянских наделов. Недееспособность в данном случае волостных механизмов власти была очевидна уже в ноябре 1913 г., но полтора года после этого ни общество, ни волостные власти не пытались добиться защиты ни у крестьянского начальника, ни у губернатора.

На протяжении 1912–1914 гг. сложилось хрупкое равновесие: "промежуточной точки", которую готовы были бы признать обе стороны, не существовало, но фактически сосуществование имело место. Если бы такое положение продлилось ещё несколько лет, то оно имело бы шансы так или иначе закрепиться. Однако в дело вмешались внешние обстоятельства. Военный призыв физически ослабил сартаковское общество и подтолкнул переселенцев к тому, чтобы перейти в наступление.

Примечания.

[13] ГАТО. Ф. Ф-3. Оп. 12. Д. 1382. Л. 24а – 24а об. Совпадение даты упоминаемого здесь отношения Томской казённой палаты с её же отношением с датой её же отношения в Федосовское волостное правление – 15 марта – наводит на мысль, что это документы одного ряда, одновременно изготовленные, и лишь год (1911 или 1912) в одном из случаев указан неверно. Это предположение логично подкрепляется номерами отношений, упоминаемых для январского ошибочного постановления о причислении: в Самаре получили документ за № 5320, в Туле – 5323, в Федосово – № 5330. Ясно, что Томская казённая палата в январе 1911 г. изготовила пачку отношений в разные места по одному делу; они получили соседние номера. Однако номера двух отношений от 15 марта далеки: Тульская палата ссылается на документ № 69992 (от 15 марта 1912 г.), Федосовское же правление получало документ № 29749 от 15 марта 1911 г. Таким образом, нет оснований отвергать разницу в годах; однако причина того, что в марте 1912 г. Томская палата вновь обратилась к этому делу, остаётся за кадром.

Страница 5

 
­
Joomla 3 Templates by RSJoomla!