Используемая переселенцами "религиозная карта" – то, что бросается в глаза при чтении первой дошедшей до нас жалобы новосёлов (документ № 1). Но, как видно из этого документа, борьба за правильную веру была вовсе не единственным козырем новосёлов. Самое весомое обстоятельство наиболее ярко проявляется в требовании, которым они заключают своё ходатайство: "допустить нас и доверителей весною сего 1893 г. к распашке земель для посева ярового хлеба на пропитание себя с семействами, или же с крестьян допустивших нас и доверителей к покупке у них домов, и к заведению нами и прочих по крестьянскому быту оседлостей, взыскать понесенные нами убытки 2000 руб.". Без этого дальнейшее переселение справедливо увязывалось крестьянами либо с перспективой погибнуть в пути без денег, либо "поступить в разряд безнадежных бобылей, батраков".
Во главе угла, таким образом, оказываются расходы на домообзаводство в Огнево в 1892 г. Переселенцы, конечно, не рассчитывают, что власть заставит старожилов отыграть назад сделку с домами, но хотя бы на словах они готовы выехать, получив обратно деньги. Главное для нас состоит в том, что уже в первом документе появляется не только религиозный мотив, но и материальная сторона дела, опирающаяся на начальный период взаимовыгодного сотрудничества.
Период этот не был основан только на "непротивлении двух сторон". Как указывают сами переселенцы, сыграло роль вмешательство губернатора. Должность эту с 1890 г. занимал Герман Августович Тобизен – юрист по образованию, имевший большой опыт работы вице-губернатором в Прибалтике. Он вообще старался быть чутким к общественным нуждам, и томское общество осталось ему благодарно за деятельную борьбу с холерой как раз в 1892 г. Тот год был временем ещё не изжитого большого голода в Европейской России. Голод 1891–1892 гг., всколыхнувший общественность всей страны, надолго стал поводом для острых обвинений в адрес правительства. Крестьяне знали, что "по случаю существующего во многих губерниях неурожая" Г.А. Тобизен в 1892 г. потребовал от местных властей "всемерно стараться о том, чтобы переселенцы размещались по всем селениям, и чтобы старожилы не делали им никаких притеснений в проживании" (л. 13 об.). Этим-то и воспользовались переселенцы.
По окончании первого же земледельческого сезона, зимой 1892/93 года, старожилы заявили свой протест губернатору (и тот подтвердил их права – о чём мы знаем всё из той же переселенческой жалобы). Но как ни кратко было это время сотрудничества, старожилы успели совершенно законным способом изъять у переселенцев все их сбережения. Это создало камень преткновения, оказавшийся тяжёлым валуном.
Для его характеристики полезен "Список проживающих в д. Огневой Нижне-Чарышской волости Российских переселенцев, приобретших собственные дома и устроившихся оседло в 1892 году" (документ № 5). Наличие документа, подтверждающего факт продажи домов переселенцам, работает против старожилов. Подписан он волостным заседателем – членом избираемого только приписанными крестьянами волостного правления. Заседатель, конечно, должен тянуть руку старожилов. Перечень, таким образом, гарантирован от искажений в пользу переселенцев.
Прежде всего, поражает огромный разброс цен – от 9 до 425 рублей – и суммы наиболее дорогих сделок. Пятеро из двадцати трёх купивших заплатили за избу 100 рублей или больше. Только один из 24-х избы не купил – это Егор Япринцев, который, вероятно, жил в одном доме с Прокопием Япрынцевым (за свои 100 целковых купившим, надо полагать, достаточно просторную избу). Ясно, что не все переселенцы – бедняки. Жалуясь, что "в Сибири сторонние заработки служили для нас и доверителей наших единственным средством для покупки домов и к пропитанию", переселенцы просто отрабатывают канон униженного прошения. Этим они затемняют суть той проблемы, которую требуется решить. На самом деле проблема не в том, что они пришли в Огнево нищими и разорёнными. Проблема в том, что если теперь им придётся уйти, то виновниками их нищеты и разорения будут огневские старожилы.
Состав плательщиков показывает, что продажа домов хотя бы отчасти связана с обеднением и сокращением хозяйства: в числе продавцов – две вдовы. Три человека продают сразу по две избы: Емельян Носков (ценой 180 р. + 55 р.; с ним же учтём Осипа Носкова – 40 р.), Константин Ложкин (55 + 29 р.), Николай Шмаков [9] (100 р. + 75 р., + "вдова Вера Шмакова" – 40 р.). Это уже похоже на выезд продавцов из селения. Действительно, в подписях под старожильческим приговором против переселенцев (документ № 6) мы не находим ни Ложкиных, ни Емельяна Носкова (только Осипа). Это не гарантия их отсутствия в составе общества (число записанных под приговором имён редко превосходило необходимые по закону 2/3 от числа общественников), но всё-таки довод в пользу предположения о выезде. И тем не менее, больше всех нажившиеся продавцы домов – в числе подписавших приговор.
Крестьянская семья.
Так и получилось, что несколько огневских богачей, получив хорошую выгоду от переселенцев, фактически прикрепили их к общественной земле, притом противопоставив основной части общества, не получившей никакой выгоды. Приёмных же приговоров переселенцам не дали.
Примечания.
[9] В следующем документе (№ 6) среди подписей видим два раза "Николай Шмаков". Если это не ошибка писаря, то в селении есть два разных человека с одинаковыми именами. Даже если так, это члены одного семейного клана.