Правильно поняв свои выгоды от нового постановления губернатора, старожилы в то же время ринулись в атаку против исправника, содержание анти-старожильческой отписки которого они узнали из губернаторского же постановления от 25 августа. Этому посвящён довольно пространный приговор от 18 октября 1883 г. (документ № 11). Обвинив исправника в "неправильном и крайне неосновательном донесении" губернатору, старожилы настаивали: "почти никто" из настоящих старожилов-сибиряков дома переселенцам не продавал, местных повинностей они не платят и не отрабатывают, за выпас в поскотине с крупного скота взимается не по 3 рубля, а лишь по рублю, с овец – ещё меньше. Наконец, опровергли они и довод о землепользовании: переселенцы распахали те "свежие пустоши и заложные земли", которые старожилы берегли "для будущих посевов", так что "не в далеком будущем мы старожилы должны будем неминуемо переселяться отсюда в другие места и окончательно разориться" (л. 29 об. – 30).

Высказывание насчёт земельного утеснения составлено на редкость грамотно в риторическом смысле: с наплывом переселенцев "мы вместо пятнадцати или двадцати десятин посева стали иметь возможность вспахивать до десяти и менее десятин средним числом, так как все пустоши, залоги и лучшие места захвачены пришельцами" (л. 29 об.). На беглый взгляд выглядит так, что вроде бы, пришлось сокращать запашку. Это, конечно, было бы делом чрезвычайным: вышло бы, что переселенцы силой отобрали землю у старожилов. Но если вчитаться – нет, сократилась лишь "возможность вспахивать" "средним числом". То есть: тот же факт, о котором говорил исправник (земли хватает всем), подан так, что производит прямо противоположное впечатление. Вожаки ново-тырышкинцев были мастерами письменного слова.

Как ни подробен приговор 18 октября, практически одновременно с ним (21 октября) была составлена и новая "докладная записка" к губернатору от доверенных ново-тырышкинского общества (документ № 12). Судя по тому, что на два этих документа приходится лишь один входящий номер и дата получения (6 ноября), и отправлены, и доставлены они были вместе. Авторы жалобы 21 октября – Семён Васильевич Тырышкин (который указан в числе утвердивших приговор 18 октября) и Никита Логинович Казанцов (который в этом перечне не назван, и вероятно, в его составлении не участвовал). Само название – "докладная записка" вместо "прошения" или "ходатайства" – вполне отражает основную мысль документа: это не униженная просьба; это требование того, что принадлежит по праву. Примерно повторяя основные мысли приговора, и в точности повторяя требования, авторы прошения вносят и нечто новое.

В приговоре расплывчато говорилось, что "из старожилов собственно сибиряков никто почти домов своих не продавал, а продавали новоселам дома вновь причисленные в наше селение переселенцы" (л. 28). В обращении доверенных сказано более точно: "из доверителей собственно сибиряков продано не более десяти домов, и то такими из них, которые ведут жизнь, постоянно нетрезвую и беспорядочную вообще людьми неодобрительного поведения, а более ста домов продано вновь причисленными в наше селение российскими переселенцами" (л. 23 об.). В глазах поверенных дополнительная точность, вероятно, была средством придать своему документу повышенную убедительность. Довод "мы не продавали" уже использовался в самом первом обращении (документ № 2) – и не сработал. Авторы приговора 18 октября пошли в этом смысле не некоторую уступку, признав: "почти никто не продавал". Авторы обращения 21 октября пошли ещё дальше, преследуя риторические цели. Для нас, впрочем, эти проговорки важны как источник новых открытий.

Прежде всего, вместо "почти никто" имеем более точное "не более десяти" – и, таким образом, несомненное подтверждение того, что всё же были и среди "настоящих старожилов" не один-два, а целая группа тех, кто пошёл навстречу новосёлам. Описание их авторами ходатайства в качестве пьяниц и бездельников тенденциозно, но если отбросить оценочную составляющую этого описания, с высокой долей вероятности можно предположить, что дома продавали ослабевшие хозяйства, а не сильные и зажиточные. Впрочем, если вспомнить рассказы Чудновского о проявлениях "предприимчивости" Григория и Ивана Казанцевых, то и такое предположение может потребовать смягчения.

Вторая важная мелочь: "более ста" домов, проданных новосёлам родственниками. Мы вновь получаем число. О его порядке мы могли догадаться уже по перечню непричисленных новосёлов (документ № 6). Логично было ждать, что на каждого будет приходиться по одному дому. И всё-таки то, что логично, не всегда правильно; так что полученное подтверждение для нас важно. Наличие у переселенцев собственных домов, у кого бы они ни были куплены – факт невыгодный для старожилов; значит, если сами старожилы заявляют о наличии у новосёлов более чем сотни домов, нет оснований считать эту цифру завышенной. И это позволяет получить представление о числе тех самых родственников, которые прибыли ранее. Поскольку приток переселенцев был всё же не так велик, чтобы породить производство домов на заказ, можно полагать, что причисленные переселенцы продавали новосёлам те дома, в которых успели пожить сами до того, как отстроили для себя более просторные и более новые здания. И значит, количество проданных домов показывает количество переселенцев, вошедших в состав общества. В сумме с новосёлами это получается порядка 200 домохозяев, порядка 400 годных работников. Эту оценку подтверждают и точные цифры, здесь же впервые сообщаемые старожилами: "у нас земли только что хватает на наличное число ревизских 352 душ, а новоселов по последним сведениям мужского пола 380 душ" (л. 24). Учитывая данные таблицы (документ № 6), в которой у одних новосёлов (94 хозяйства) было показано 170 годных работников, надо думать, что речь здесь идёт именно о годных работниках, а не о лицах мужского пола любого возраста, причём в число новосёлов старожилы в данном случае включают и причисленных переселенцев.

Независимо от точности сделанного подсчёта, эти высказывания старожилов подтверждают важный для нас фоновый факт: то, что причисленные переселенцы не становились полноценной частью общества. Раскол проходил не по линии причисленные/непричисленные, но по линии сибиряки/пришлые. По всей видимости, к 1883 г. в Ново-Тырышкино сложилось своего рода "неустойчивое равновесие": старожилы ещё располагали большинством голосов в обществе, что позволяло им принимать антипереселенческие решения; однако все вместе переселенцы (как причисленные, так и непричисленные) уже сравнялись с силами старожилов или даже превзошли их. Если бы старожилы не остановили приём переселенцев немедленно, они рисковали уже на следующий год утратить большинство на сходе и распрощаться с возможностью отстаивать свои интересы. Есть сведения, что именно так и происходило в некоторых местах – например, в д. Ребрихе (Бийского окр.): "в 1884 году здесь приходилось уже на 60 старожильческих дворов 80 переселенческих, и все сельское управление было составлено из новоселов <...> Тогда старожилы стали жаловаться, что им тесно жить, <...> и вот они начали быстро распродавать свои избы прибывшим переселенцам и выселяться в более отдаленные места" [1].

Между прочим сюжет с домами вновь выводит нас на риторическую механику старожилов: тонкими формулировками они выводят из рассмотрения период сотрудничества с переселенцами. "При первом же прибытии в наше селение  Новоселов, был постановлен приговор <...> воспрещающий покупку домов без разрешения Сельского Начальства и согласия схода" (л. 23 об.) – пишут доверенные общества, и складывается впечатление, что уже при первой встрече с переселенцами они проявили предусмотрительность и начали против них бороться. Из предыдущего текста ходатайства мы ведь знаем, что "новосёлы" превосходят старожилов в численности, а значит, в новосёлы включаются и причисленные переселенцы тоже. Однако далее читаем: "Новоселы не обратили должного внимания на приговор а имели целью только одно, что обзаведясь прочною оседлостию около их родственников, выдворить их будет трудно" (л. 24). И оказывается, что "родственники" в числе новосёлов не считаются – то есть, это те самые переселенцы, которые прибыли ранее "новосёлов" и причислились законным порядком, так что теперь выступают полноправными членами общества. Таким образом, хорошо видно, что старожилы одно и то же понятие ("новосёлы") используют в разных смыслах. С ловкостью рук, достойной фокусника, они чередуют эти смыслы так, чтобы достичь наибольшей выгоды.

Но вернёмся ко второму, узкому, смыслу этого понятия. Где же проходит грань между "родственниками" и "новосёлами": с какого года прекратилось причисление и началась борьба? Если предполагать наличие чёткой границы, до которой ново-тырышкинцы принимали всех, а затем – никого, то, помня про Аникея Колесова, мы должны были бы относить начало противостояния к 1866 г. Однако ясно, что десяток непричисленных переселенцев за десять лет – это не то, из-за чего мог разгореться ново-тырышкинский сыр бор с его сотнями участников. Значит, процесс накопления непричисленных переселенцев шёл постепенно. В течение полутора десятков лет одни переселенцы причислялись к обществу, другие оставались непричисленными, и это если не радовало, то устраивало обе стороны. Резкое увеличение потока на рубеже 70-х – 80-х годов дало обострение обстановки. Старожилы начали бороться с вновь прибывшими – "новосёлами". Заодно под удар попали и непричисленные, пришедшие раньше.

Сюжет о домах доминирует в октябрьских обращениях старожилов. Но есть ещё один сюжет – не менее ценный и с точки зрения изучения полемических приёмов старожилов, и с точки зрения сути противоборства. Ходатайство Тырышкина и Казанцова подтверждает предположение о том, что переселенцы по-разному отнеслись к уплате наложенных на них сборов. Оказалось, что переселенцы ко времени приезда исправника всё же успели уплатить "менее трети" наложенных на них сборов (л. 24 об.) – таким образом, на сотрудничество со старожилами пошли не один–два, а целая группа переселенцев, и не исключено, что большинство. В считанные месяцы между установлением платы и приездом исправника (апрель – июнь) они успели оплатить до трети положенной суммы. Результат весьма неплохой, учитывая, что традиционное время взноса крестьянских платежей – это месяцы после уборки урожая. Между тем, авторы общественного приговора, составленного тремя днями ранее "докладной записки", настаивали на том, что переселенцы платить деньги в мирской капитал "упорно отказались".

Как видно, отношение доверенных составлено более тонко: вместо упорного отказа признавать хотя бы частичную правоту противника они признают наличие "смягчающих обстоятельств", тем самым лишая противника возможности выставить обвинение в явном обмане. При этом позиция их по отношению к старожилам остаётся непримиримой.

Ещё одна подробность из этого же документа: говорится, что 6-рублевым подушным платежом и сбором со скота (25 коп. с овец, 1 руб. с крупного скота) переселенцы обложены согласно приговору, "предъявленному им в то же время" (л. 24 об.). "То же" – это какое? Судя по смыслу документа, речь идёт о том самом запрете покупать дома, который, как утверждалось выше в документе, был принят на сходе "при первом же прибытии переселенцев в наше селение". Значит, запрет покупать дома и учреждение сбора за пользование поскотиной – две запретительные меры, принятые одновременно. Из данного документа остаётся неизвестным главное: когда это произошло. Но в приговоре общества от 18 октября (документ № 11), указывалось, что приговор о денежных сборах был составлен 2 апреля 1883 г. Значит, и "первоначальное прибытие" переселенцев – это тоже 1883 год. То есть, обвинения в открытом нарушении запретов относятся только к последней партии переселенцев, прибывших собственно в том году, когда составлена жалоба.

Впрочем, приговор от 18 октября обвиняет переселенцев ещё и в том, что от уплаты местных сборов "новоселы первоначально отказывались под тем предлогом, что проживать без причисления не будут, а хоть и прибыли в наше селение, то только на одну зиму, а затем в последующие года как натурой отбывать повинности, а также и платить за оные деньги в мирской капитал упорно отказались" (л. 28 об.) – здесь упоминаются как минимум и переселенцы 1882 года. Таким образом, переход недовольства в открытую борьбу оказываётся всё-таки протяжённым по времени. Струны лопались не все сразу, а по одной.

Тонкие манёвры ново-тырышкинских мастеров риторического слова нимало не убедили губернатора, который отношением к исправнику (документ № 13) лаконично потребовал исполнения своего августовского решения.

Примечания публикатора.

[1] Истомина Н.К. Сибирь и переселенцы. Харьков: издание Харьковского общества распространения в народе грамотности, 1892. С. 30.