Самые ранние документы, позволяющие изучать Антоньевское противостояние, относятся к 1889 году. Однако история эта началась гораздо раньше. Сведения о предыдущих двух десятилетиях сотрудничества и борьбы казаков с крестьянами приходится выуживать по крупицам из позднейших документов. Прежде всего, это две ведомости, составленные станичным атаманом в разгар противостояния.

Ведомость атамана Мархинина, датированная 12 октября 1890 г. (документ 8) – наиболее полный документ для оценки масштаба происходящего противостояния. Оказывается, что переселенцы есть в целых шести посёлках Антоньевской станицы, общим числом едва ли не 6 тыс. душ обоего пола. Притом 339 семейств поселились без приёмных приговоров, а 392 – "по приемным приговорам казаков". Со всей этой компании казаки хотят иметь ежегодно по 2099 р. в доход войска за пользование усадьбами и по 1859 р. "за пашни и покос по условию с казаками, полагая примерно по 40 к. за десятину" (л. 20–21 об.).

Октябрьская ведомость атамана Мархинина отодвигает истоки противостояния к 1871 году, ко времени "прибытия крестьян и мещан в посёлки". При этом погодно суммы поступлений расписаны только за 1888–1891 гг. [2], но сумма платежей за последние 4 года и сумма всех платежей с 1871 г. не совпадают – таким образом, учёт поступающих платежей аккуратно вёлся и ранее.

Итак, ясно, что массовое переселение на земли станицы Антоньевской началось в 1870-е годы. Остаётся неясным, когда соседство казаков и переселенцев перешло в противостояние. На этот вопрос проливает свет следующий документ – ещё одна ведомость, подписанная тем же Мархининым и датированная 7 декабря 1890 г. (документ 9). Самая содержательная для нас часть этого документа – заглавие: "О семейном и имущественном положении пяти человек крестьян из числа 300 семей, заселившихся с начала 1870-х годов в поселки Терский, Смоленский и Ануйский, которые отказываются от уплаты посаженных денег, ссылаясь на распоряжение бывшего в 1875 г. генерал-губернатора Западной Сибири, в ведении которого находились казаки Бийской линии до 1878 года". Из этого долгого заглавия мы узнаём, что переселенцы пользовались поддержкой главного западносибирского начальника. То был Н.Г. Казнаков – генерал, опытный в штабной работе, к моменту появления в Сибири имевший 11-летний опыт управления Киевской губернией. Уже в Сибири он был избран почётным членом Русского географического общества, работу которого поддерживал в своей высокой должности.

Прокрестьянское решение генерал-губернатора объясняет высказывание из его всеподданнейшего отчёта 1875 года: "Со времени принятия киргизами русского подданства успехи, сделанные ими в гражданственности, ничтожны. Сопредельные же с ними казаки, по малочисленности своей, не принесли ощутительной пользы, но сами научились поголовно киргизскому языку и переняли некоторые, впрочем, безвредные, привычки кочевого народа". Приведя эту цитату, С.Л. Чудновский поясняет далее: "Казнаков находил единственно правильной культурной мерой для воздействия на местных аборигенов киргиз и, главное, для оживления почти мертвой [области], богатейшей в некоторых местах по природным условиям из степных областей, – допустить колонизацию областей крестьянами" [3].

Мысль о том, что прочное закрепление присоединённой территории возможно только вследствие её хозяйственного (прежде всего – крестьянского) освоения, для российских генералов была не нова; не кто иной как сам Н.Н. Муравьёв-Амурский её прямо формулировал ещё четвертью века ранее. Однако в данном случае решение, продиктованное государственной необходимостью, явно нарушало сложившийся баланс интересов. Казаки – особое сословие, имевшее довольно обременительные обязанности в связи с военной службой; в обмен они, что логично, ждали привилегий. Отъём у казаков права требовать денег с "разночинцев", формально устанавливая равноправие между казаками и крестьянами, на деле ставил крестьян в привилегированное положение: землёй пользоваться они могут, а службу казачью нести не обязаны.

Итак, декабрьская ведомость атамана Мархинина позволяет думать, что Казнаков вынес свой вердикт в 1875 г. Правда, формулировка не однозначна: прямо сказано лишь о том, что в 1875 г. Н.Г. Казнаков был генерал-губернатором (и это верно, как раз в 1875-м он получил назначение в Омск) – но не сказано про дату его постановления. Новые сведения на эту тему даёт общественный приговор полутора сотен переселенцев пос. Терского от 6 августа 1891 г. (документ 10). Заявляя о непосильности наложенного на них взыскания арендной платы за 15 лет, они давали точную ссылку на номер распоряжения Н.Г. Казнакова от 18 апреля 1877 г. о запрете "стеснять переселенцев" "как в продовольствии, так и в уплате посаженной платы за усадьбы" (л. 32).

При этом они приводили уточнение, которое выдаёт личное, не по бумагам, знакомство пишущих с "делами давно минувших дней": о специальной присылке тогда же, в 1877 г., "чиновника казачьих войск" с целью "сделать перепись всем переселенцам, причем казачьему обществу приказать более переселенцев не принимать, затем и обещано нам приемным причисление с уплатою 6 руб. оклада, а не снабженных приемными приговорами Алтайское горное управление ходатайствует на переселение на пустолежащие земли к речке Грязнухе, но всего этого по сие время не воспоследовало" (л. 32–32 об.). Итак: люди, очевидно, хорошо знакомые с делом называют датой постановления Казнакова 1877-й год. Было ли это то самое решение, которое упоминалось ранее, или уже повторное?

Обратимся к ещё одному документу, описывающему исток противостояния. Это прошение одного из переселенческих доверенных А.З. Платонова, составленное в августе 1891 г. (документ 11). Выясняется, что поначалу казаки проявили к переселенцам "много радушия и ласки"[4]. "При таких условиях жизни в поселке Терском отцы наши и мыслями забыли свою родину, порвали с ней и частные, и официальные связи и, не тревожимые ни местной администрацией, ни администрацией наших мест причисления, пребывали спокойно, не зная ни системы паспортов, ни платежа податей и не входя в состав какой бы то ни было административной единицы…" (л. 29–29 об.). Однако уже в 1875 г. казаки "сознали свое значение для нашего материальнаго блага и поспешили воспользоваться им в широких размерах" и "обложили нас непосильной податью в 24 рубля ежегодно с усадьбы". Именно это постановление и было отменено Казнаковым в 1877 г.

В чём-то внося ясность, прошение Платонова в то же время существенно искажает положение дел. Впечатляет высота требуемых платежей: только за пользование усадьбой каждый год пришлось бы отдавать деньги, сопоставимые с ценой коровы. Такую цену можно было бы считать и запретительной; это был бы весомый признак несправедливости казачьих требований.

Однако Платонов упустил важное слово: 24 рубля – плата не за усадьбу, а за десятину земли, занятой усадьбами. Само происхождение этой некруглой суммы связано с русской системой мер: десятина – это 2400 квадратных саженей; за квадратную сажень усадьбы казаки требовали с "разночинцев" по 1 копейке. То, что плата рассчитывалась именно как посаженная, подтверждают и жалобы самих переселенцев, которые возмущались тем, что атаман Мархинин "даже за какие-то квадратные [сажени] и за землепользование просит с нас деньги за 1-ю [5] по 1-й коп. с квадратной сажени и за 2[-ю] по 40 коп. с десятины", притом казаки "не только обмеривают землю под нашими домами, но даже все пригоны, капустники и защиты, которых совсем бы не следовало обмерять" (л. 47–47 об.).

Крестьяне-переселенцы у временного жилья. 

Именно исходя из суммы 1 коп. за кв. сажень исчислена плата в уже упоминавшейся октябрьской ведомости атамана Мархинина. Составляя этот документ, атаман боролся за право взыскивать указанную в нём сумму, и значит, подозревать его в занижении размера крестьянских платежей невозможно. Согласно этому документу, на 731 семью "разночинцев", проживающую в 6 посёлках Антоньевской станицы, приходилось 4647 дес. пашни и покосов, а также 209881 кв. сажень (= 87,5 дес.) земли под усадьбами, за которые казакам причиталось, соответственно, 1859 и 2099 руб. Таким образом, цена вопроса для переселенческого семейства составляла в среднем около 5,5 руб. Учитывая, что тот же Платонов в своём прошении плату в 30 коп. с десятины (что даёт почти половину этой суммы) расценивает как льготные условия, можно уверенно сказать, что назначенная казаками плата запретительной не была.

Теперь можно более или менее определённо сформулировать события 1870-х годов. В начале 1870-х гг. казаки легко принимали пришлых крестьян на свои бескрайние просторы. Юридически значимыми договорами они признавали право крестьян возделывать станичную землю и пасти на ней собственный скот; плата за это была с точки зрения крестьян не существенной. В середине 1870-х годов казаки добавили к поземельной плате ещё и посаженную.

Не очень обременительная для каждого из переселенцев плата эта, с учётом их численности, должна была стать существенным подспорьем казачьего бюджета Насущность этой подпитки усиливалась тем, что как раз в эти десятилетия власть деятельно искала новую форму устройства казачества. На протяжении 1861–1880 гг. состоялось целых три реформы. Одним из результатов уже в 1861 г. стало сокращение казённых пособий казакам; с другой стороны, станичные общества получили возможность иметь собственную казну. Одним из источников её пополнения, согласно закону 1868 г., стала посаженная плата со стороны "разночинцев", приобретающих дома на войсковых землях. Не все казаки сразу смогли воспользоваться всеми выгодами новых правил. Как пишет С.М. Андреев, "самые незначительные средства, не превышавшие 100 руб., имели станичные общества Бухтарминской и Бийской линий". Эта проблема была прямо связана с военной стороной дела (снаряжение "недостаточных" казаков для выхода на службу), поэтому в 1891 г. будет установлен контроль войсковой администрации за хозяйственными решениями станичных сходов. Борьба за повышение экономической эффективности казаков приведёт к тому, что за 1890-е гг. доходы казачьих обществ Сибирского войска вырастут в 6 раз [6].

Для понимания финансовой сути событий в станице Антоньевской крайне важна октябрьская ведомость атамана Мархинина (документ 8). Атаман точно указывает, сколько следует с переселенцев за используемые угодья и сколько – за усадьбы. Но по части действительно произведённых платежей указана только посаженная плата ("получено в станичный доход за усадебные места"). В пояснениях же к таблице атаман дополняет, что "за пашни и покосы, по существовавшему ранее порядку, деньги должны поступать в поселковые доходы – на содержание училищ и учителей, но таковые получаются только в Слюденке и Антоньевске, затем в остальных поселках денег не платится вследствие большего преобладания крестьян над казаками" (л. 20 об.–21 об.). Итак, появление в 1875 г. посаженной платы – это не увеличение казачьих аппетитов, это добавление ещё одного "с ложкой". До сих пор казаки, договариваясь с переселенцами, заботились о своих собственных (общественных = поселковых) доходах. В приговорах они оговорили и право станичного бюджета, но на практике взимали только то, что было нужно им самим. В 1875 г. наконец и станичное начальство разглядело этот законный и значительный источник дохода.

Похоже, что именно обида на изменение условий, применявшихся на практике в первые годы, сыграла решающую роль в появлении противостояния. Только этим можно объяснить контраст в платежах "разночинцев" посёлка Слюденского: по части подесятинной платы этот посёлок назван атаманом в числе всего двух, где переселенцы добросовестно выполняют обязательства. И Слюденский же – единственный посёлок из шести, где в посаженную плату не сдано ни одной копейки. По-видимому, личные отношения переселенцев с казаками и отношения со станичным начальством не всегда оказывались одинаковыми. В пользу такого объяснения работает и тот факт, что после 1875 года казаки не перестали выдавать крестьянам приговоры о разрешении им жить в посёлках и заниматься земледелием: в деле сохранились приговоры за 1880 и 1881 гг.

С другой стороны, способ, каким Н.Г. Казнаков пытался предотвратить разрастание конфликта (выселение неприёмных в другое место и запрет новых приёмов), заставляет думать, что колонизационные возможности Антоньевской станицы были исчерпаны. К истокам конфликта имеет отношение не только желание казачьего начальства увеличить станичный доход, но и недовольство обилием "разночинцев".

Так или иначе, казаки ущемили интересы переселенцев. Но западносибирское руководство, ставя на первый план задачу русификации "киргизской" степи, главным к тому орудием видело уже не казаков, а крестьян. Поэтому Н.Г. Казнаков признал право переселенцев жить там, где живут (в ущерб казакам). Решение генерал-губернатора не было односторонним. Он учитывал и юридические обстоятельства (не имеющие приёмных приговоров переселенцы всё-таки оказались обречены на тяжкий для них новый переезд, хотя и с указанием свободных земель). Пытался и предотвратить усугубление обстановки (запрет казакам принимать новых переселенцев – впрочем, не соблюдавшийся).

Примечания.

[2] Для ведомости, составленной в 1890 г., дата "1891", вероятно, означает, что некоторые платили вперёд.
[3] Чудновский С.Л. Переселенческое дело на Алтае (статистико-экономический очерк) / Записки ВСО ИРГО по отделению статистики. Т. 1, вып. 1. Под ред. Г.Н. Потанина. Иркутск: типография газеты "Восточное обозрение", 1889. С. 43
[4] Этой "ласке", кстати, нимало не противоречат 15 рублей единовременной платы и 30 копеек ежегодного подесятинного взноса, на которые указывает сам автор документа.
[5] В документе – "2-ю": явная описка.
[6] Андреев С.М. Сибирское казачье войско как социально-территориальная система. Автореф. дис. ... д.и.н. (07.00.02.). Кемерово, 2007. С. 29–31. См. также монографию: Андреев С.М. Сибирское казачье войско: возникновение, становление, развитие (1808–1917 гг.) Омск, 2006.