Итак, декабрьский ответ губернатора в Санкт-Петербург, которым закрывается серо-синяя папка Томского губернского совета – это не точка, но многоточие в деле огневских переселенцев. Губернская власть оставалась верна изначально взятому курсу: не мешать народу творить историю. Исход огневского противоборства решался не в Томске, но в самой Огневой.

Переселенцам удалось выстоять: в первые месяцы 1896 г. старожилы не смогли ни выгнать их из своего селения, ни лишить земледельческого хозяйства. А весной положение резко изменилось. Закон 27 апреля 1896 г.  [16] разом решил все старожильческо-переселенческие споры на Алтае в пользу таких, как Г.Ф. Бырылов. Имеющих домообзаводство и занимающихся хлебопашеством было велено причислять к старожильческим обществам независимо от желания последних, при условии лишь, что земли достаточно для 15-десятинного надела.

Требуется оговорка. На самом деле, наличие закона 27 апреля 1896 г. позволяет лишь выдвинуть предположение о том, что огневский спор решился в пользу переселенцев. Проверить это предположение мы можем с помощью Списков населённых мест Томской губернии. Изданные, как будто по заказу, один – накануне, другой – вскоре после окончания Огневского дела, они восстанавливают эту последнюю – закадровую для нашего архивного дела, но такую важную по существу – страницу противостояния.

По списку населённых мест 1893 г. в д. Огневой значилось 160 крестьянских дворов (+ 2 некрестьянских), 482 души мужского и 475 – женского пола, на которых приходилось 16417 десятин земли  [17]. Цифры эти соответствуют тому, что сообщал начальник Алтайского округа (документ № 4), описывая численность только старожилов  [18]. По списку же 1899 г. интересующее нас поселение уже значится селом Огневским, в нём – 364 крестьянских двора (+ 6 некрестьянских), число жителей – 1333 души мужского и 1217 – женского пола при 18000 десятинах земли. Ясно, что трёхкратный рост численности за шесть лет – следствие не естественного прироста, но причисления новосёлов. Победа переселенцев была полной: в перечне заведений на 1899 г., помимо ямской станции, девяти водяных мельниц и хлебозапасного магазина, обнаруживаем православную церковь и церковно-приходскую школу  [19].

Прирост земельного надела (с 16,4 до 18 тыс. дес.) не означает уступки старожилам. По всей видимости, он связан с тем, что на момент причисления численность селения достигла 1200 душ мужского пола. Чтобы соблюсти 15-десятинную норму, надел огневцев немного увеличили. Но если в начале всего дела старожилы не соглашались отступать ниже 30 десятин на душу, то не позже чем через 3 года после землеустройства на душу приходилось лишь по 13,5 дес. Это означает, что заливные луга старожилов были распаханы под пшеницу и рожь.

Чтобы лучше оценить высоту переселенческой волны, захлестнувшей Огневу, стоит вспомнить, что в 1895 г., по сообщению крестьянского чиновника, численность переселенцев примерно равнялась численности старожилов (документ № 21). Их причисление должно было означать двукратный рост населения. То, что на деле отмечается трёхкратный, невозможно объяснить естественным приростом за 1893–1899 г. Значит, речь идёт о новых переселенцах, которых ещё не было в начале 1895 г., а пару лет спустя они уже имели достаточные основания для причисления. Ещё в 1893 г. старожилы возмущались какой-нибудь сотней душ переселенцев  и надеялись их выдворить. Всего через шесть лет они были вынуждены мириться с девятью сотнями новых соседей.

Огневское дело являет своего рода парадокс. Чиновники не стали разыгрывать религиозную карту, которую настойчиво подсовывали им переселенцы. Более того, они дали отрицательный отзыв на переселенческую жалобу в столицу и не стали вмешиваться в переселенческие погромы, производимые старожилами. В то же время и промежуточные решения, и закон 27 апреля 1896 г. (разработанный, конечно, при участии сибирских властей) работали в пользу переселенцев. Ясно, что чиновники, размышляя над решением проблемы, думали о государственных интересах, и борьба за чистоту веры в этой рубрике не учитывалась.

Да и сами крестьяне не придавали религиозному фактору решающего значения. Не был он главным для переселенцев, озабоченных больше всего уже вложенными на новом месте деньгами и силами. Не был он главным и для старожилов, старообрядческое большинство которых уже успело привыкнуть к наличию в составе общества приверженцев официального православия. Была ли эта религиозная двойственность Огневского поселения исконной, или возникла в недавнее время, «никониане» были полноценными членами крестьянского общества, и погромов им за подготовку к постройке церкви никто не устраивал. Раздражение старожилов, степень разрушительности их методов борьбы росли прямо пропорционально исчерпанию тех земель, которые обеспечивали богатство наиболее влиятельным из них.

Как ни дорожили сибирские кержаки своей особой верой — символом независимости, в практическом общении с соседями они готовы были проявлять веротерпимость. Роль религиозного мотива в столкновениях старожилов с переселенцами не выходила за рамки повода для вспышек. Горючим же материалом служила земля как основа для крестьянского хозяйства. Начало большого переселения означало конец сибирской земельной вольницы и новый этап в жизни Алтая. Вопросы религии оказались на втором плане по сравнению с вопросами освоения просторов. Алтай старообрядческий превратился в Алтай переселенческий.

Примечания.

[16] Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 16. Ч. 1. С. 323–324. № 12837. "Об устройстве переселенцев Алтайского округа, ведомства Кабинета Его Величества".
[17] Список населенных мест Томской губернии за 1893 год. Томск: Типография губернского правления, 1893. С. 174–175.
[18] При этом данные расходятся с цифрами, которые приводит крестьянский начальник ("320 душ"); вероятно, речь идёт о разных системах счёта: ревизские, надельные, д.м.п., годные работники – всё это суть разные понятия, между которыми не всегда проводится чёткое различение.
[19] Список населенных мест Томской губернии на 1899 год. Томск: Товарищество "Печатня С.П. Яковлева" (Губернская Типография), 1899. С. 650–651.