Андрей Алексеевич Исаев – автор книги про переселения, склонный к пересказу расхожих штампов и многословным общим рассуждениям. Достоинство его составляет знакомство с текущей периодикой. Вот что пишет он то ли по сведениям печати, то ли по слухам, почерпнутым во время собственной поездки в Западную Сибирь летом 1890 г.: "В д. Ново-Тырышкиной старожилы хотели силой выдворить переселенцев, ломали в полях их сохи и бороны. Это – большая деревня, и побоище приняло огромные размеры; лишь с большим трудом удалось прекратить его" [1]. Опираясь на ряд подобных примеров, Исаев обвинял сибиряков-старожилов в целенаправленной борьбе против переселенцев. Разрешая новосёлам обзавестись хозяйством, "пустить в поселении глубокие корни", старожилы затем предъявляют требование или купить приёмный приговор по завышенной цене, или убраться прочь – так описывал автор коварную тактику сибирских крестьян.

Более содержателен очерк ссыльного народника Соломона Лазаревича Чудновского. В 1884–1885 гг. он проводил изучение Алтайского округа по заданию Западно-Сибирского отдела Русского географического общества. В итоге появилась книга, посвящённая "столь жгучему для России и Сибири вообще, а для Алтайского горного округа в особенности" явлению, как переселенческое движение [2].

Один из коренных недостатков переселения, в представлении Чудновского – это недостаток сведений о том, где в Сибири можно поселиться. Поэтому новые переселенцы идут по стопам предыдущих – следовательно, "в те именно селения, которые наиболее переполнены новоселами, игнорируя при этом другие просторные районы" (с. 131). Следствие этого – "крайне озлобленное" отношение старожилов к новосёлам. Во время разъездов Чудновского по Алтаю особенно напряжённое положение сложилось в сёлах Старо-Белокурихе и Ново-Тырышкинском. "Ещё не доехав до Ново-Тырышкина, мне пришлось в нескольких селениях выслушивать горькие сетования новоселов: "В Ново-Тырышкинском нам вовсе не дают жить. Мучают, бьют, собираются все сломать, выгнать всех; начальство только малость удерживает"" [3].

Здесь же Чудновский приводит целый ряд подробностей, не попавших в документы Томского губернского правления и потому крайне интересных для нас в качестве расшифровки тех скупых определений вроде "разламывают усадьбы", которыми ограничиваются переселенческие жалобы.

Такова история крестьянина Глебова, сообщённая автору "некоторыми новоселами" и "во всех подробностях подтвержденная" сельским писарем волостного центра с. Алтайского. В 1882 г. "давно уже к ново-тырышкинскому обществу причисленный" переселенец Глебов продал свой дом вновь прибывшему новосёлу, а себе "захватил" под усадьбу новое место. "Тогда старожилы – Никита и Иппат Казанцевы – собрали "небольшой сход" и вместе с последним сломали дом Глебова на новом захваченном им месте, а самое место это уступили за 3/4 ведра вина целовальнику под питейный дом". При этом Глебов был избит так, что вскоре умер. Священнику, который при похоронах крестьянина записал, что Глебов умер от болезни сердца, дали 60 руб. – цену нескольких лошадей или коров [4].

Утверждение о смерти вследствие полученных побоев выглядит сомнительным. Если действительно вдова Глебова "куда-то жаловалась", как утверждает здесь же Чудновский, то странно, что эта история не отразилась в деле губернского правления. Судя по Сартаковскому случаю, чиновники делали большое различие между вялотекущим противостоянием с мордобоями – и убийством. Появление трупа побуждало решить срочными и чрезвычайными мерами то дело, которое до этого годами "мариновали" по методу "авось рассосётся".

Другие примеры, приводимые Чудновским, менее тяжелы с точки зрения последствий противостояния, зато более многочисленны. Как утверждает автор, в Ново-Тырышкино он опросил "около 50 новоселов".

В 1882 г. в Ново-Тырышкино прибыл Алексей Перов и купил у старожила Григория Казанцева мельницу за 750 руб. "Казанцев, влиятельный горлопан, уверял его, что-де "у нас наш староста" (из Казанцевых) – "как захотим, так и сделаем"". Однако вскоре начался "поход против новосёлов", в т.ч. и против Перова (у него изломали заплот), и Григорий Казанцев выступал на сходах одним из главных врагов переселенцев [5].

Цитируемые Чудновским слова Казанцева надо понимать так, что при обсуждении сделки с мельницей всплыл запрет общества продавать недвижимость переселенцам (оформленный особым общественным приговором), и Перов высказывал опасения – можно ли в таких условиях покупать мельницу. Казанцев заверил, что своим можно и нарушить приговор – но обернулось всё иначе.

Сергей Чефинцев в 1882 г. получил у общества приговор, "предоставляющий ему право жить и утвердиться в селе на 24 года". На этом основании он с двумя товарищами купил мельницу у Ивана Варламычева, приобретшего её всё у того же Григория Казанцева. "Вдруг общественники-старожилы врываются к одному из товарищей и ломают его дом, а у другого разрушают амбар; затем являются волостной старшина с писарем, отбирают у них силою приговор и увозят его "в волость"" [6].

В этом описании многовато недоговорок, но похоже, что ни товарищи Чефинцева, ни Варламычев приговоров не имели. По-видимому, старожилы уже перешли к тактике выдавливания пришлых, но не хотели отказывать себе в удовольствии попользоваться "лишними деньгами" переселенцев. Отсюда и получилась такая необычная форма отношений, как приговор о праве жить 24 года. Это не приёмный приговор – тот удостоверяет право стать полноправным членом общества навсегда. Похоже, что это форма взаимной уступки, найденная уже в условиях разразившегося кризиса.

Варламычев покупал мельницу, конечно, не для того, чтобы тут же её продавать. Он купил, вероятно, при таких же, как в случае Перова, уверениях продавца о том, что родственникам старосты можно всё, затем столкнулся с угрозами и поспешил вернуть деньги за счёт продажи мельницы Перову с товарищами (последние при этом рассчитывали на приговор о праве жить 24 года). В таких условиях Варламычеву было не до накручивания цены; можно думать, что он продал мельницу (за 2000 руб.) не дороже, чем купил, и значит, доход Григория Казанцева только по двум этим сделкам составил не менее 2750 руб.! С такой суммой можно было не только крестьянское хозяйство расширять, а и торговлю открывать.

Чудновский приводит и ещё несколько случаев разламывания у переселенцев печей, оград, хлевов и сараев. Судя по тому, что при этом упоминаются угрозы убийства и побои женщинам и детям, эти "погромы исподтишка" происходили в отсутствие хозяев. Среди прочих в этом ряду приводится случай Василия Шматова, у которого сначала разломали "скотскую избушку" и амбар и стали гнать "с наёмной квартиры" (из дома, взятого в аренду). Тогда он – по совету Ивана Казанцева – купил дом, однако вскоре тот же Иван Казанцев участвовал в очередном разгроме "скотской избушки" у Шматова [7]. Похоже, что и Иван Казанцев не остался без прибыли за счёт тех, для кого переезд в Сибирь был не бегством от безысходной нищеты, а средством расширить и без того не бедное хозяйство. Ясно, что уйти из Ново-Тырышкина после того, как за дом или мельницу отданы все сбережения, неизмеримо трудней, чем до этого.

Похоже, что стремление старожилов "любыми" (то есть: заведомо нечестными) способами нажиться на переселенческом потоке сыграло существенную роль в завязывании гордиева узла противоречий. Но не исключительную. Вряд ли алтайская часть человечества стремительно испортилась именно в начале 1880-х годов. Узкий эгоизм и низкое коварство – частые находки историков при раскопках человеческих душ гораздо более ранних времён. Для того чтобы эти человеческие пороки оказались столь влиятельны, требовались "объективные обстоятельства". Уяснить эти обстоятельства нам помогут документы, отложившиеся в деле Томского губернского правления.

Самый ранний документ, позволяющий судить о наличии противостояния – это справка от 13 сентября 1882 г. о количестве земель в Ново-Тырышкинском (документ № 1). Выдана она сельскому обществу – значит, общество с её помощью пыталось доказывать ограниченность своих земель. Впрочем, земель за ними числилось почти 11300 десятин – 752 полных душевых надела  (л. 59), и это существенно больше, чем число крестьян, приписанных к обществу.

Зимой 1882/1883 гг. – и, видимо, раньше – были и более явные указания на "неполадки механизма". Старожилы в одной из жалоб к губернатору (документ № 11) упоминают, что "местному Начальству" (крестьянский чиновник? полицейский исправник?) они уже жаловались, но жалобы их "не были уважены" (л. 30). Переселенцы в ходатайстве министру внутренних дел (документ № 14) сообщали о своих более ранних жалобах губернатору от 7 февраля, 17 марта и 1 июля 1883 г. Все эти документы не сохранились, если вообще существовали (некоторые жалобы могли быть и устными). Наблюдать за противостоянием в подробностях мы можем лишь начиная с приговора от 15 марта 1883 г.

Примечания.

[1] Исаев А.А. Переселения в русском народном хозяйстве. Спб,: издание А.Ф. Цинзерлинга, 1891. С. 102.
[2] Чудновский С.Л. Переселенческое дело на Алтае. (Статистико-экономический очерк) / Записки Вост.-Сиб. отдела Имп. Рус. Геогр. О-ва, по отделению статистики. Т. 1, вып. 1, под ред. Г.Н. Потанина. Иркутск, 1889. С. 1.
[3] Чудновский С.Л. Переселенческое дело на Алтае. (Статистико-экономический очерк) / Записки Вост.-Сиб. отдела Имп. Рус. Геогр. О-ва, по отделению статистики. Т. 1, вып. 1, под ред. Г.Н. Потанина. Иркутск, 1889. С. 132.
[4] Чудновский. С. 132–133.
[5] Чудновский. С. 133-134.
[6] Чудновский. С. 133.
[7] Чудновский, с. 134.