В начале июля 1893 г. в далёкой от губернского центра Колыванской волости стало известно о скором проезде самого томского губернатора. Визит губернатора – крупное событие, требующее то сбора ямских лошадей, то "починки дороги" или втыкания берёзок по улицам [1]. Полиция оповестила крестьян о грядущем событии ради оказания чести большому начальнику; крестьяне же воспользовались этим в своих видах. 10 июля 1893 г., когда Герман Августович Тобизен оказался в селе Колыванском, жители деревни Харловой атаковали его сразу несколькими прошениями. Старожилы жаловались на притеснения от переселенцев, переселенцы – на притеснения от старожилов.

Соблюдая строгий бюрократический порядок, старожилы подали и приговор сельского схода о выборе доверенного (документ 1) [2], и ходатайство этого самого доверенного (Климентия Архиповича Гуляева) с изложением старожильческих страданий (документ 2) [3]. В общем эти документы похожи: жалуясь на самовольство переселенцев, старожилы просили их удалить из селения. Приговор Харловского схода не удостоился отдельной регистрации в крестьянском отделении губернского управления: по логике делопроизводства он составлял лишь приложение, подтверждающие полномочия доверенного. Но сопоставление этих двух документов даёт дополнительные штрихи к пониманию дела.

Общественный приговор просто, как о технической подробности, сообщает о том, что приток переселенцев начался в 1891 г. Между тем, 1891 – год тяжкого неурожая и знаменитого голода в Европейской России, который не просто впечатлил общественное мнение, но и вынудил правительство менять политику. Министры, годами напролёт заботившиеся о положительном торговом балансе ради накопления золотого запаса, закрыли экспорт хлеба и приступили к раздаче ссуд. Игнорировать такую беду было бы чересчур вызывающе, и ходатайство Гуляева упреждает упрёки в чёрствости. Специально подчёркивается: некоторые из прибывших в 1891 году – выходцы из урожайных губерний, приходили они "совершенно с полными средствами и некоторые даже с капиталами".

Не вполне удачно сформулирована в общественном приговоре и проблема земли. Переселенцы "распахивают первые залоги", жалуются старожилы. "Первые" означает: лучшие; кроме этого, следовательно, остаются худшие. Тем самым старожилы признают, что свободные земли ("залоги") не просто были на момент прихода захватчиков, но остаются даже на момент жалобы. Это могло бы вызвать недоумение читателя: о чём же тогда спор? Упредить вопросы Гуляев пытается таким объяснением: "В обществе малолетние дети год от году достигают совершеннолетия и неминуемо должны вступить во владение последним малым количеством угодий".

Смирнов Б.В. Ходоки на новые места для переселения в Сибирь. 1904

Конфликты между старожилами и переселенцами в Западной Сибири продолжались к моменту столкновения в Харлово уже более десяти лет. За это время сибиряки успели убедиться: хотя по закону для проживания в сельском обществе нужен приёмный приговор, на деле власти задавались вопросом о справедливости. Поэтому важную роль играла проблема первых контактов. Если ссора начиналась с дружбы, то в глазах начальства это служило важным доводом в пользу переселенцев.

Общество в своём приговоре утверждало, что переселенцы поставили хозяйство "самопроизвольно" и "без всякого платежа в общество". Получается: просто пришли и стали жить, поправ все права и интересы местных. Гуляев, повторяя слово "самопроизвольно" по отношению к запашке новосёлов, ничего не говорит о бесплатности – таким образом он уходит от весьма неточной формулировки, заменять которую более точным описанием сюжета было бы для старожилов невыгодно. Взамен Гуляев намекает на личный фактор: "общество по малоземелию и совершенно безлесию на отопление переселенцев этих принять в среду свою совершенно не желают, как народ этот весьма строптивый". В одном предложении Гуляев умудряется соединить две разные причины отказа допускать переселенцев, и одна из них заставляет думать, что более покладистые переселенцы могли бы быть приняты в общество.

Наконец, по-разному изображается в двух документах то, что может произойти в случае невмешательства власти. Общество, упоминая об уже бывших попытках "выдворить" переселенцев "с земельных и сенокосных участков", на которые они отвечают "буйственными поступками", предупреждает о возможности повторения этих "буйств" при борьбе за сенокос. В общественном приговоре сказано, что действия переселенцев могут приобрести уголовный характер. Напротив, Гуляев предупреждает, что переселенцы "вынудят нас до уголовных деяний". Это более тонкий ход: всё равно ведь никто не поверит, чтобы меньшинство (переселенцы) взяло верх над большинством (старожилы). Просьба с позиции силы более похожа на убедительный стимул для вмешательства власти. Так действовали старожилы и в других известных нам случаях.

Приговор Харловского общества и ходатайство К.А. Гуляева датированы соответственно 4-м и 6-м июля 1893 г. Всего одним днём позже, 7 июля (в качестве противовеса?) были составлены два переселенческих документа: коллективная жалоба пяти глав переселенческих семейств (документ 3) [4] и отдельное прошение Петра Андреевича Емельянова (документ 4) [5] – центральной фигуры в партии крестьян, прибывших в Харлову двумя годами ранее из села Синие Липяги (волостного центра Воронежской губернии).

Синие Липяги на карте Воронежского уезда из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (вырезка).

Не очень полагаясь на свои же собственные громкие заявления о праве свободно проживать в деревне Харловой "как в пределах своего государства", переселенцы доказывали добровольность принятия их старожилами. Вопреки старожильческим жалобам, они сообщали, что избами обзавелись с согласия общества, и даже платили сборы за право выпаса скота (по 50 коп. за голову) и (некоторые) за право сбора хвороста. Старожилов такое соседство поначалу, как сообщают переселенцы, устраивало, они готовы были даже выдать приёмные приговоры по цене 50 руб. с души, ("и мы надеялись упросить общество сбавить сколько-нибудь платы за приговора или же уплатить и эту сумму только с рассрочкой платежа"). И только "с наступлением нынешнего года общество и сельский Староста всеми мерами начали стараться чтобы нас выдворить". А именно: "общество не позволило нам посеять хлеба, несмотря на то, что мы согласны были уплатить в общественный доход аренду, равную уплачиваемому каждым общественником душевому окладу, и наконец, чтобы лишить нас возможности проживать, воспрещено продавать нам сенокосные участки и даже нанимать нас на какие либо работы". Судя по этому описанию, до 1893 года острого противостояния не было; первые два года переселенцы жили в Харловой отнюдь не "самопроизвольно". Ни налоговых платежей (как с членов общества), ни хотя бы платы за пользование землёй с переселенцев не брали, и это показывает, что их рассматривали как временное явление. Однако даже сам факт проживания с согласия старожилов уже лишал силы старожильческие слова о "самопроизвольном" поселении.

Итак: встречные жалобы фокусируют наше внимание на проблеме "самопроизвольности", при этом одна сторона упирает на отсутствие приёмного приговора и своё нежелание его давать, другая – на период мирного сотрудничества.

Примечания.

[1] Последнее саркастически описано А.Н. Энгельгардтом в его "Письмах из деревни". См.: Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872–1887. М.: Гос. изд-во сельскохозяйственной литературы, 1956. http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/ENGLGRDT/index.html
[2] ГАТО. Ф. Ф-3. Оп. 45. Д. 42. Л. 29–30 об.
[3] ГАТО. Ф. Ф-3. Оп. 45. Д. 42. Л. 26–28 об.
[4] ГАТО. Ф. Ф-3. Оп. 45. Д. 42. Л. 22–23.
[5] ГАТО. Ф. Ф-3. Оп. 45. Д. 42. Л. 24–25.